Стремление к совершенству — естественная (и неустранимая!) потребность человека.

Что мы называем совершенным? Совершенство есть нечто превосходное, наилучшее из возможного, образец. Совершенным мы восхищаемся, оно притягивает нас, неодолимо влечет к себе. В этом — его отличительное свойство. В совершенстве мыслимый первообраз соединяется с чувственной данностью, вожделенное — с реальным и конкретным.

Понятия, очень близкие по смыслу, — совершенство и идеал. Но, являясь эквивалентными, они не тождественны друг другу. Идеал — цель, регулирующий принцип человеческого поведения. Он занимает прочное место в мировоззренческой структуре, будучи осмысленным, подвергшимся рефлексии ценностным образованием. Совершенство же мы чувствуем, точнее, постигаем интуитивно, улавливая некий скрытый смысл, таящийся за внешним обликом. Сталкиваясь с превосходным, мы безусловно принимаем его всем своим существом.

Совершенным может быть все — от геометрической фигуры до человека. Мы можем говорить о совершенстве женской красоты или о совершенстве Бога, а также о совершенстве камня, пейзажа, звездного неба, картины или музыкального произведения. Совершенство можно найти и в природе, и в результатах человеческой деятельности. Но, прежде всего, мы встречаемся с ним в художественных произведениях.

В совершенстве мы находим цельность и завершенность. К нему, как говорится, нельзя “ни убавить, ни прибавить”, совершенное не имеет ни излишеств, ни недостатков, в нем нет ничего привходящего или отсутствующего. Совершенство несовместимо с аффектацией, все его части сосуществуют в гармонии и неразрывном единстве. Но цельность — лишь внешний план совершенства. В нем сказывается еще и нечто скрытое, глубинное. Совершенство — особый смысл, который сознание находит в некоторых образах.

Совершенство “нравится”, его восприятие зависит от субъективных предпочтений. Не секрет, что одну и ту же вещь один человек считает уникальной, для другого же она не представляет никакого интереса.

Но суждение о совершенстве претендует на общезначимость. Совершенно то, что имеет для нас наивысшую ценность, мы усматриваем в нем нечто общечеловеческое, безусловное.

Почему то, что человек называет “совершенным”, имеет такую притягательную силу?

Интуитивно постигая совершенное, человек обретает внутреннее единство. Совершенство — некий оптимум, находя который душа человека как бы “успокаивается” на его созерцании, обретая гармонию, полноту существования. Единство всех своих сущностных сил человек переживает благодаря восприятию совершенства, в этом образе объективируется новое качество его внутреннего мира.

Современный человек не освободился полностью от коллективной установки, то есть от привязанности, соотнесенности с окружающими объектами и чувства зависимости от них. Способность к интровертированному видению — свидетельство высокого уровня культуры.

Преобладание коллективной установки, разумеется, подавляет индивидуальность. Но, на наш взгляд, способность испытывать состояние “мистического соучастия” –- это еще и благо, дарованное человеку. Вне этого состояния немыслима любовь, вообще все сильные чувства, благодаря этому дару человек способен испытывать чувство единения с Универсумом. И, что особенно важно для нашей темы, переживание совершенства тоже невозможно вне этого состояния. Ведь совершенный объект завораживает, сознание “любит” совершенство. От созерцания подлинного совершенства невозможно оторваться, оно притягивает к себе и в этом смысле обладает над нами безусловной властью. Оно будит в нашей душе нечто изначальное, идущее из глубины веков.

Итак, существуют определенного рода образы, которые переживаются человеком в состоянии “мистического соучастия”. Это переживание становится возможным, если неизвестное в человеке и неизвестное в вещи сливаются, если неведомое содержание внутренней реальности человеческого субъекта воспринимается им как скрытый смысл самой вещи. Такого рода образы способны вызвать самые сильные эмоции, и совершенство –- из их числа.

Переживание совершенства, которое возможно лишь при условии мистической соотнесенности человека и объекта, существует лишь там, где человек открывает во внешних образах самого себя.

Однако внутренний мир человека обнаруживается во всех объектах, к которым он испытывает эмоции, но не все из этого он безусловно принимает. Ненависть –- это не меньшее чувство привязанности к объекту, чем любовь, и столь же интенсивное. В вещах человеку может открыться и темная сторона его личности, и тогда они принимают угрожающий характер. Довольно метким в этом смысле является выражение: “Бояться собственной тени”. Смысл же совершенного безусловно ценностен, оно вызывает восхищение.

В момент переживания совершенства все человеческие чувства гармонизируются, человек хотя бы на миг обретает цельность – внутреннее единство. Но это — лишь на мгновение, в момент переживания. Цельность человеческой натуры зависит в данном случае от объекта, переживается в нем как его смысл, а не сама по себе. Допустим, в процессе переживания художественного образа мы меньше всего думаем о нашем внутреннем состоянии, мы нацелены на объект, сконцентрированы на нем, анализ собственных переживаний происходит позднее, ретроспективно. Трудно представить себе человека, любующегося “Сикстинской Мадонной” Рафаэля и в тот же самый момент думающего о том, какой он сам сейчас цельный и гармоничный, то есть сконцентрировавшегося на себе самом. Он оценит свое состояние в последующем, через какое-то время, (а может быть, не оценит вовсе). Но в момент “мистического соучастия”, когда нет возможностей оторвать свой взор от образа и направить его внутрь себя, собственная цельность воспринимается как смысл, однозначно исходящий от объекта, как его притягательность для нас. И дело не только во внешней соразмерности частей и завершенности, свойственной совершенному. Здесь есть еще нечто — скрытое, потаенное. Оно угадывается интуицией, но, с трудом поддаваясь осмыслению, сквозит во всем внешнем облике.

Скрытый смысл совершенного стал предметом анализа в философии К. Г. Юнга.

Но архетипов — великое множество, и далеко не все из них и не всегда вызывают к жизни образы совершенства. Например, тень производит достаточно мрачные, пугающие образы, далекие от совершенства. Почему же именно архетип самости? Образы анимы или анимуса также обладают необыкновенной притягательной силой, отношение к вещам, вызванное этими архетипами, связано с не меньшим эмоциональным накалом, чем тот, которым сопровождается переживание архетипа самости, а может быть, даже и большим, поскольку именно анима или анимус “ответственны” за возникновение чувства любви. Может быть, мы бы сказали, что любой фундаментальный архетип, кроме тени, так как в ней концентрируется только отрицательное, способен вызывать у человека переживание совершенства, поскольку в любом архетипическом образе сосредотачивается огромная энергия либидо, в силу чего он человеческим сознанием безусловно овладевает.

Образ совершенства обладает чертами завершенности, самодостаточности, цельности. По мнению К. Г. Юнга, эти черты сознание обнаруживает именно в тех образах, которые создаются под воздействием архетипа самости. Данные образы, в первую очередь, служат тому, что показывают — разумеется, не в наглядной, а в интуитивной форме — в чем цель процесса индивидуации – личностного развития человека. А эта цель, насколько позволяет судить наш опыт, заключается в достижении максимальной степени адаптированности к окружающему миру, что возможно лишь при условии внутреннего, личностного единства человека. Современный человек “испорчен” культурой в том смысле, что его разные способности развиты неравномерно. В частности, преобладающей является одна из двух установок –- экстраверсия или интроверсия, и одна из четырех функций — интуиция, мышление, ощущение, эмоции. То, что наиболее дифференцировано, то есть развито в наибольшей степени, то является наиболее сознательным, к этому сам человек может относится творчески, он способен сознательно влиять на те проявления своей душевной жизни, которые связаны с наиболее развитыми функциями и установками. Собственно говоря, появление человеческого сознания впервые стало возможным именно благодаря тому, что в человеческой психике дифференцировались определенные способности, а развитие интровертной установки привело к возникновению внутреннего мира –- сферы человеческой субъективности. Поэтому К. Г. Юнг рассматривает психологический тип как единственно возможную форму, в которой могло состояться личностное становление человека.

Однако, с течением времени сознание слишком далеко отошло от своей природной основы, потеряло с ней связь. Человек стал разобщенным, раздробленным, разные части его души стали тянуть его в разные стороны, так как функции и установки, невостребованные в сознательной, шире, в культурной жизни человека, остались в бессознательной сфере. Психическое равновесие было нарушено, и бессознательное, будучи природной силой, стало воздействовать на сознание, стремясь компенсировать человеческую раздробленность, вернуть утраченную целостность внутреннего мира. А поскольку бессознательное как реальность, абсолютно трансцендентная по отношению к человеческому сознанию, запредельная ему (часть не может знать целое), способно дать знать о себе лишь в символической, иносказательной форме, то оно посылает сознанию определенные знаки в виде символов целостности — образов, указывающих на законченность, самодостаточность, завершенность и, прежде всего, на единство противоположностей. Эти знаки символизируют цель процесса индивидуации –- обретение прозрачности, снятие барьера между сознанием и бессознательным, а также преодоление дуализма, разрывающего человеческую душу, что для человека культуры более чем характерно. Именно в таких образах и репрезентируется архетип самости. Обретение самости – конечная цель человеческого развития, и в то же время она уже в некоторой степени реальна, присутствует как психическая тотальность, обнаруживающая себя при помощи иносказательных образов.

Итак, архетип самости указывает на возможное единство человеческой личности, на гармонизацию различных начал. Поэтому образ совершенства, неотъемлемыми чертами которого являются цельность и завершенность, возможен лишь там, где имеется какой-то намек на цель процесса индивидуации – на феномен самости.

Условием, благодаря которому человек способен обнаружить в вещах совершенство, является наличие в них проекции самости.

По мнению К. Г. Юнга, это возможно лишь в том случае, если имеет место особый способ отношения сознания к бессознательному. Возникновение образа совершенства связано с наличием специфической установки сознания. Юнг называет такую установку трансцендентальной функцией. “Трансцендентальная функция возникает из соединения содержимого бессознательного с содержимым сознания” [12, с.15]. Она является, с одной стороны, процессом, отношением, а с другой стороны — результатом слияния двух начал человеческой психе. Это достаточно специфическое слияние, возможное лишь там, где сознание играет активную, творческую роль. К. Г. Юнг полагал, что трансцендентальная функция – единственный адекватный способ сведения воедино материала, имманентного человеческому сознанию и трансцендентного ему. Сознание в данном случае особым образом “поднимает наверх” содержания бессознательного, создавая определенные символы. Символами, возникшими в результате деятельности трансцендентальной функции, не могут быть образы сновидений, тем более возникшие в бреду и пр., так как в этом случае наблюдается снижение ментального уровня [11, с. 24]. Эти идеи–символы могут быть порождением или деятельности воображения — погружения в свой внутренний мир при помощи фантазии, то есть через развитие способности к интровертированному видению; или продуктом “творческого формулирования” [12, с. 32], в результате которого рождаются либо визуальные, либо словесно-звуковые образы. Второй способ связан, в первую очередь, с созданием художественных произведений. Но, как правило, воображение и воплощение опыта переживания архетипа в материале идут рука об руку.

Только так, благодаря наличию трансцендентальной функции, слабый голос сознания не заглушается подавляющим по силе воздействия архетипом. Так возникает возможность для создания символов, в которые сознание способно вложить нечто, желаемое им самим, по-своему оформить то, что предлагается ему архетипом, внести в это положительную ценность и ясность. Оно переориентируется с пассивного восприятия на активное воображение и творчество новых форм. Поэтому символы, созданные деятельностью трансцендентальной функции, — существенно иные по сравнению с прочими. Они находятся в иной реальности — в реальности, созданной человеческим воображением, составляют совокупность образов, функционирующих в культуре. Но эти символы обладают не меньшей, а может быть, и большей силой воздействия на человека, чем “природные”, то есть спонтанные архетипические образы. В момент переживания или сотворения таких символов человек оказывается в столь же глубоком состоянии “мистического соучастия”.

Именно к таким символам и принадлежит совершенство. Оно невозможно, пока сознание не играет активной роли, ведь совершенство, по мнению К. Г. Юнга, является мечтой субъекта, а не смыслом самого архетипа. В данном случае символы целостности, завершенности, которые человек находит в мире первообразов, так творчески переосмысливаются и переоформляются им, что их подавляющий, несоразмерный человеческому “я” характер исчезает, они становятся близкими и прекрасными, в то же время оставаясь загадочными и не до конца понятными. Это то, что мы никогда не найдем в смутных образах наших сновидений. Хотя и эти образы, озаренные светом человеческого сознания, способны подарить нам миг переживания совершенства. Здесь достаточно вспомнить творческие фантазии сюрреалистов. Однако в образах карлика, дракона, змеи, в первобытных мифах о кровосмесительной иерогамии богов, мы, в большинстве своем, не увидим совершенства, хотя все это — архетипические образы самости. Но совершенство можно найти уже в наскальных рисунках первобытных людей, изображавших своих священных животных. Тем более его можно обнаружить в лике Христа на иконах, в изображениях Мадонны с младенцем на руках ренессансных мастеров, в поэмах Гомера и сказках Пушкина. Потому что все вышеперечисленное –- результаты деятельности трансцендентальной функции, продукты воображения и творчества. Что общего между уроборосом — змеей, кусающей собственный хвост, и божественным младенцем на руках у Мадонны? Это образы, появившиеся в результате воздействия одного и того же архетипа –- архетипа самости, но какая между ними огромная разница! То, что не прошло через творческое переоформление в человеческом духе, не может быть совершенным.

С точки зрения К. Г. Юнга, к совершенству возможно отношение двоякого рода. Если превалирует деятельность воображения, то ведущую роль в ассимиляции архетипа самости будет играть его интуитивное понимание и осмысление. Если же на первое место выступает “творческое формулирование”, то роль эстетического переживания трудно переоценить. Но в идеале, по мнению К. Г. Юнга, подлинное переживание совершенства возможно, если тот и другой способ отношения соединяются. “Если эстетическое формулирование имеет тенденцию сосредотачиваться на формальном аспекте, то интуитивное понимание зачастую пытается постигнуть смысл по содержащимся в материале почти неадекватным намекам, не принимая к рассмотрению те элементы, которые поднимаются на поверхность сформулированными наиболее четко” [12, с. 32]. Практически, один из способов является регулирующим принципом для другого, а настоящее переживание возможно лишь в том случае, если интуитивное понимание и художественное оформление взаимно дополняют друг друга. И когда это переживание имеет место, внутренний мир человека приходит в состояние гармонии.

К. Г. Юнг считал Фр. Шиллера мыслителем, во многом предвосхитившим его идеи. Учение Фр. Шиллера о символической функции, которое, в свою очередь, было во многом сформулировано под влиянием эстетических идей И. Канта, — аналог концепции трансцендентальной функции К. Г. Юнга.

Фр. Шиллер переживал то же, что спустя столетие волновало и К. Г. Юнга. Это проблема подавления индивидуальности, преобладания коллективной культуры над индивидуальной, или, как мы бы сказали, цивилизации над культурой. Наблюдая ужасы якобинского террора, Фр. Шиллер приходит к выводу, что идеалы Просвещения с его поклонением “Богине разума” рухнули. Как сделать человека более нравственным? Развития разума оказалось недостаточно для формирования подлинной культуры. И Фр. Шиллер пытается найти нечто иное, что могло бы воспитать человека как культурное, нравственное существо, что усмирило бы его животное начало. Главным инструментом воспитания он считает красоту, а культурным идеалом –- жителей Древней Эллады. Проблема современного человека –- в противоположности разума и чувственной природы, ноуменального и феноменального. Решением этого противоречия могло бы стать их совмещение в чем-то третьем –- опосредующем звене между нравственностью и чувством. Фр. Шиллер называет это звено символической функцией, под которой он понимает влечение к игре. Это эстетическая установка, благодаря которой рождается красота — “живой образ”. Существование символической функции возможно благодаря деятельности фантазии, как творческой, так и воспринимающей. “Средняя эстетическая функция могла бы сравниться с тем, что мы называем символотворческой деятельностью, творческой фантазией. Шиллер определяет “эстетическое состояние” как такое отношение предмета к совокупности наших различных сил (способностей души), при которой он не становится определенным объектом ни для одной из них в отдельности”. [11, с.158]

Символ гармонизирует все проявления душевной жизни, придавая аффектам как форму, так и осмысленность. Красота связывает воедино инстинктивную, чувственную природу человека и его разумное, нравственное начало. Она позволяет подняться над противоположными влечениями, которые раздирают внутренний мир человека. С одной стороны, у него есть стремление к божественному, с другой –-тяготение к животному. Любовь к красоте примиряет и преодолевает их.

Фр. Шиллер отождествляет совершенство и красоту, для него они нераздельны. И с нашей точки зрения, он абсолютно прав: красота –- единственно возможная форма явления совершенства. Таким образом, восприятие совершенного имеет следствием обретение душевной гармонии, единство всех человеческих способностей и установок.

Определение Фр. Шиллером красоты и совершенства как, в самом общем смысле, символа, примиряющего противоположности, с точки зрения К. Г. Юнга очень показательно, поскольку это –- существеннейшая черта архетипа самости: “Шиллер интуицией постиг бессознательный образец, от века заложенный в человеческом духе. Он толкует его в смысле эстетического”. [11, с.158]

Но красота у Фр. Шиллера, что характерно и для романтизма в целом, носит религиозный оттенок, являясь предметом благоговения. Игра серьезна, имеет характер внутреннего понуждения. “Он (Шиллер)… показывает нам состояние “эстетического благоговения”, которое характеризуется как полное отдавание себя созерцаемому объекту и вчувствование в него” [11, с.165].

Именно такое отношение к объекту К. Г. Юнг называет трансцендентальной функцией, “средним состоянием”, благодаря которому человек способен произвести и пережить нечто совершенное. Совершенство –- это, фактически, видимость, соединение реального с ирреальным, особая психологическая или духовная реальность. Но для человека во многом то, что явилось продуктом трансцендентальной функции, реальнее того, с чем он сталкивается в физическом мире. Человек благодаря такого рода деятельности производит символы, вызывающие чувство поклонения, трепета.

Таким образом, К.Г. Юнг связывает совершенство не просто с проявлением трансцендентного начала, представленного архетипическими образами. То, что человеку соразмерно, но в то же время воспринимается им как образец, как превосходное, — то есть совершенство, — является символом, результатом соединения двух начал, двух сторон внутренней реальности в процессе собственных усилий человека по приданию ценности тому, что от века находится в его духе.

Совершенство –- это не мрачный и смутный образ самости, посетивший человека спонтанно. Это продукт активного формотворчества, создания художественной реальности или результат интровертированного погружения в глубины собственного духа с целью активного поиска образов, которые соответствуют человеческим чаяниям. Для человека совершенным является лишь то, в чем заключена бессознательная (а только такой она и может быть) проекция его самости. Но трансцендентальная функция — единственный способ придания ценности тому, что дарит нам мир первообразов. И только пройдя через трансцендентальную функцию, архетип способен обрести ценность, хотя смысл он имеет независимо от этого, в любом случае. Человек сам творит совершенство, пытаясь постигнуть Благо, заключенное в царстве архетипов, но и вкладывая в вещи то, что ему хотелось бы видеть в них — свет своего сознания.

Из всего вышесказанного абсолютно очевидно, что проблема совершенства тесно связана с проблемой творчества. Такая связь закономерна

Совершенный – значит “совершённый”, сделанный, сотворенный.

Совершенство есть первообраз, парадигма, абсолютное единство идеального и природного. Чем большую степень такого единства демонстрирует нам предмет, тем более совершенным он является.

Воплотить же духовное в преходящем под власть лишь творчеству. Творчество есть процесс одухотворения сущего, человек в процессе творчества вкладывает в вещь то, что имеет в самом себе, он осуществляет, воплощает свою собственную самость в творческом процессе, давая ей жизнь в сотворенном. Творчество – реализация внутреннего мира личности. Нуждающееся в воплощении, но лишь интуитивно ощущаемое, не сбывшееся, но лишь возможное, человек реализует в творческом акте, делая непознанное в себе самом содержанием, смыслом своего творения. “Все сущее увековечить. Безличное — вочеловечить, несбывшееся — воплотить!” (А. Блок). Человеческий внутренний мир, непознаваемый и неощутимый, становится явным в продуктах человеческого творчества. Творчество –- процесс подлинного интуитивного самопознания человека. Н. Гартман писал: “Произведение искусства есть произведение бытия человека, хотя оформляется оно с целью бытия красоты” [4, с.194].

Творчество помогает возвыситься человеку над наличной ситуацией, выйти за границы данного, посмотреть на себя со стороны. По мнению Н. А. Бердяева, в продуктах творчества воплощается бесконечность, заключенная в человеческой душе. В творчестве безграничные возможности, заложенные в человеке, превращаются в действительность.

С точки зрения романтиков, во внутреннем бытии природы самой по себе мы не найдем сущности человека, лишь в произведении художественного творчества она впервые проявляется в полной мере: “Индивидуально-превосходное, отобранное открытыми чувствами и благодаря эстетическому синтезированию представленное фантазией в бесконечности идеи –- вот что такое идеал. Во всем идеальном материал представляет действительность, форму — собственная деятельность художника… В представленном идеале идея выражает себя ясно и недвусмысленно, — наш дух из центра нашего существа отлетает в средоточие художественного творения, словно иное, идущее извне “Я”, обращается к нашей душе из чужого творения наша же душа” [8, с. 80]. “Высшая красота –- абсолютное создание самодеятельности” [7, с.90].

По мнению Фр. Шлегеля, из двух элементов прекрасного –- Блага и явления, Благо –- то, что порождает ценность, –- есть результат человеческой способности, явление же идет от природы, поэтому идеал в искусстве создается самим человеком.

В процессе творчества человек обретает цельность собственной натуры, переживает состояние гармонии всех своих внутренних сил. Для него то, что он творит, становится олицетворением состояния его собственной душевной цельности, благодаря которому и стало возможным создание совершенного, воплощение личностных смыслов.

Обрести единство с самим собой человек способен в полной мере лишь в творчестве и через переживание сотворенного. Продукт творчества репрезентирует это единство, в нем человек может интуитивно созерцать неуловимое переживание, мгновение внутренней цельности, которое, казалось бы, навсегда ускользнуло от него, но оно возвращается вновь через сопричастность сотворенному.

По мнению К. Г. Юнга, процесс индивидуации, то есть процесс обретения внутренней цельности, становится позитивным лишь в том случае, если он сопряжен с трансцендентальной функцией.

Разумеется, не все, сотворенное человеком, может быть признано совершенным. Совершенство – лучшее из сотворенного. Человек рассматривает образ совершенства как возможный предел реализации своих творческих возможностей. Именно в том, что сотворено на грани, в состоянии максимально возможной цельности и единения всех душевных сил человека, можно увидеть образцовое, непревзойденное, в нем заключен скрытый смысл человеческого предназначения.

В совершенстве человек чувствует предел, результат абсолютной реализации того, что потенциально заложено в нем самом, это продукт максимального самовыражения человека. Человек хотел бы так осуществить себя, если бы был в состоянии это сделать, (или хотел бы, чтобы любой другой смог так себя осуществить), но сотворение совершенного находится на грани, почти за гранью человеческой способности творить. Лишь немногочисленным гениям удавалось создать нечто такое, столкновение с чем любого человека, способного к душевному переживанию, приводит в состояние необычайной цельности, внутреннего единства.

К. Юнг относил таких художников к визионарному типу. Для них открыт мир архетипов.

Таким образом, для самого человека идея обретения самости, желание найти внутреннее единство оборачивается стремлением сотворить непревзойденное.

Благодаря творчеству самость человека не отчуждается от него, а становится ему соразмерной, близкой. Она даже ему неизвестна, но уже... почти обретена благодаря творчеству.

Конечно, творчество не может быть чисто сознательным процессом, это взаимосвязь сознательного и бессознательного моментов, их максимально возможное единство и взаимопроникновение. И совершенство, как результат творческого акта, не может быть понято рационально. Это интуитивное, бессознательное постижение самого себя через образец. Как неоднократно говорил П. Пикассо, начиная творить, он не знает, что в результате “упадет к его ногам”. Сталкиваясь с шедевром, мы не думаем при этом, что обретаем столь желаемую нами цельность, мы это просто чувствуем, переживаем, восхищаясь при этом тем, что находится у нас перед глазами. Так и художник поглощен произведением, не думая при этом о самом себе, но он столько вкладывает в своей творение, что оно становится зеркалом его души, отражением его самого.

Совершенство –- это не всегда нечто, созданное самим человеком. Образцом может быть и природная вещь, и образ, существующий лишь в человеческой фантазии. Главное, что человек в образе совершенства видит нечто непревзойденное, чем он хотел бы бесконечно восхищаться, создавая свои произведения (или переживая чужие).

Что же так волнует человека в тех непревзойденных творениях, которые он называет “совершенными”? Что приводит его в состояние душевной гармонии, каким должен быть образец творимого?

Совершенное самодостаточно, оно живет своей собственной жизнью. Вне совершенства нет мерила, при помощи которого можно было бы его измерить. Так, произведение искусства есть особый мир. В совершенном открывается свой собственный внутренний мир, это некое “для – себя – бытие”. Новалис: “Совершенная вещь говорит не только о себе, она говорит о целом мире, родственном ей” [6, с.32]. В совершенном – целый мир, микрокосм, Универсум в миниатюре. Существование совершенного не сводится к бытию в физическом пространстве – времени.

У него есть свое собственное внутреннее время становления, оно существует в иной реальности. Поэтому совершенство столь неуловимо, поэтому далеко не каждый человек, обладающий всеми органами чувств, способен его пережить и даже заметить.

В совершенном человек чувствует тот ритм, в котором живет его собственная экзистенция. Картина великого мастера, великолепная музыка или замечательное поэтическое произведение как бы “выключают” нас из повседневной реальности, вводят в свой, особый мир, удивительно созвучный нашему собственному.

Поэтому совершенство противоположно всему косному, застывшему –- тому, что существует лишь в физическом пространстве, на уровне нашего сенсорного восприятия, не имея в наших глазах собственной внутренней динамики развития. Так мы можем говорить об относительном совершенстве — о том, насколько в том или ином предмете преодолена косность..

Косность мертва, несовместима с жизнью. Совершенство там, где есть жизнь. Г. Гадамер: “Явление искусства в нашем мышлении всегда обнаруживает близость к феномену жизни” [3, с.311].

Великая загадка совершенства в искусстве заключается в том, как можно выразить жизнь при помощи того, что жизнью не является. Но в искусстве, действительно, совершенство обнаруживается как заново воссозданная художником жизнь. Нам кажется совершенным то, в чем побеждена косность. Чем более художнику удается заставить жить собственной жизнью то, что, вроде бы, по определению мертво и неподвижно, косно, тем совершенней его творение. Скульптор побеждает безразличную мертвенность камня, его творения застыли, кажется, лишь на одно мгновение, чтобы потом опять продолжать жить и двигаться. Поэтому больше всего поражают статуи, сделанные из мрамора –- самого холодного, самого безжизненного камня. Но то, что из него создается, настолько контрастирует с мертвенностью исходного материала, что поражает воображение. Достаточно вспомнить скульптуры Микеланджело. Мертвый камень, побывавший в руках художника, может оказаться совершеннее действительно одушевленного существа.

Сущность творчества была осмыслена еще в античном мифе о Пигмалионе. Мастер стремится оживить свое творение, это предел чаяний любого художника, желаемый максимум его творческой самореализации. Создание жизни –- его мечта, но это лишь невозможно далекая цель его творчества, осуществление которой –- во власти богов, их снисхождения и милости. Поэтому в мифе жизнь статуе дарит Афродита. В этом –- не только цель, но и трагедия творчества. Художник опредмечивает свою мечту в красках, мраморе, звуке, слове — либо наличном, ставшем, тяготеющем к косности, которую он вынужден преодолевать, так никогда и не преодолев до конца, либо в таком же неуловимом и хрупком, как сама жизнь. В камне или в красках совершенство зримей, но кто способен действительно оживить каменное изваяние? Музыка или слово живут лишь миг, они также необъяснимы и загадочны, как сама жизнь.

Если вернуться к античному мифу, то хотелось бы обратить внимание вот на что: процесс творения совершенства немыслим без чувства любви, восхищения, зачарованности сотворенным. Как мог бы сказать К. Г. Юнг, Галатея для Пигмалиона –- воплощение его собственной анимы, сделанный его же руками, материализовавшийся образ архетипа, от начала времен существующего в душе мужчины и вызывающего чувство любви.

Любить же можно лишь “другого” –- нечто, в чем человек находит особенную внутреннюю жизнь — иное начало, отличное от его собственного. Сотворенный образ совершенства живет своей жизнью, и то произведение превосходно, в котором не чувствуется никакого усилия, руки художника.

Совершенство есть мера воплощения человеческого духа, и закон его, по выражению Густава Малера, — “власть любви”. Любовь очеловечивает мир, дает (или возвращает?) дар высказываться и понимать. Любовь — путь обретения совершенства, она дарит человеку способность творить и восхищаться.

Культура жива, пока в человеческой душе есть стремление к совершенству.

ЛИТЕРАТУРА