РУССКОЕ СТАРООБРЯДЧЕСТВО И

СЕКУЛЯРИЗАЦИЯ РЕЛИГИОЗНОГО СОЗНАНИЯ

В.Ю. Инговатов

Раскол русской православной церкви, случившийся в середине XYII столетия, нанес тяжелый урон православному мировоззрению. Он знаменовал собой переход от традиционного общества к обществу десакрализованному, от тотальной религиозности, охватывающей все сферы человеческого бытия, к религиозности избирательной. Вне зависимости от целей авторов и вдохновителей церковно-обрядовой реформы, она впервые после принятия Русью христианства внесла глубокий разлад в духовное бытие нации. Одним из следствий этой реформы, закрепленной в дальнейшем окцидентальными преобразованиями Петра, стал процесс секуляризации русского национально-религиозного сознания. В свою очередь, обмирщение церкви и традиционной для России религии самым серьезным образом сказалось на расстановке сил и мировоззренческом влиянии в обществе между сторонниками православия и новой церковной иерархией, обслуживающей кратические интересы нарождающегося светского государства. Негативный результат разделения единого социального организма на два враждующих лагеря наложил отпечаток на всю последующую историю России.

Одной из ведущих причин раскола явилось стремление русской монархии и церкви наследовать константинопольский престол, который после падения Византии нуждался в сильном политическом покровительстве. Этот мотив наглядно проявит себя в желании патриарха Никона унифицировать обрядовые и служебные чины в русской церкви по греческому образцу. Византийскими притязаниями может быть объяснен и политический расчет Алексея Михайловича, твердо и последовательно продолжавшего обрядовую реформу даже после отстранения от руководства церковью Никона. Достижение единообразия в русской и греческой церковной жизни политически оказалось более выгодно, чем сохранение мировоззренческого и социального равновесия в собственном государстве. Но без соблюдения условий обрядового унифицирования, с точки зрения московской власти, выполнение поставленной геополитической цели было бы невозможно.

В результате обрядовой реформы произошла катализация мощной духовной оппозиции центральной власти. Ее появление можно объяснить тем, что в народном представлении высшие иерархи церкви и даже сам “помазанник Бога” - русский царь, изменили своему главному призванию - блюсти и сохранять чистоту православной веры. Вне зависимости от тех аутентичных целей, которые ставились вдохновителями реформ, общество оказалось разделенным на два идейно непримиримых лагеря. Для разрешения этого конфликта власть зачастую стремилась использовать всю мощь государства. Насилие над сторонниками старой веры получило статус государственной политики.

Но раскол не был типичным социально-политическим конфликтом, свойственным своему времени. Социально-философская подоплека старообрядческого движения также не может быть сведена к борьбе двух религиозных фракций (“старой” и “новой”) за внутрицерковную власть. Истоки раскола лежат в области сакрализации бытийной истины, свойственной православному сознанию. Они - в отстаивании правды Святой Руси, в трансцендентном переживании утраты религиозного идеала в русской государственности. Раскол есть форма духовного протеста против неправды и беззакония мира. Он явил собой пример теократического хилиазма, которым наполнено религиозное сознание. Староверческое движение опиралось на убеждение в том, что Московское царство единственное в истории благостно соединяет в себе самодержавное государство и православную церковь. Измена царя здесь воспринималась более опасной для чистоты веры, нежели “книжная справа”, затеянная Никоном, поскольку именно измена власти собственному назначению несла в себе апокалипсическую безнадежность для всего государства.

Мировоззрение старообрядческого движения оказалось глубоко трагичным. Оно питалось постоянным сравнением прошлого и настоящего, праведного и неправедного устройства мира. Страстное стремление сохранить и оправдать благое прошлое вопреки плохому настоящему было превалирующим мотивом всей ранней старообрядческой литературы. Защитники праведного и целостного национально-духовного идеала восстали против секуляризации и расщепления русской самобытности.

Под секуляризацией обычно понимается форма духовного и социального высвобождения общества и человека от религии и церковных институтов. В этом плане обмирщение православия не было чем-то сверхординарным в истории новоевропейского христианства. Однако внутренняя подоплека секулярных процессов, приведших русское общество к расколу, оказалась уникальной.

В западном христианстве эмансипация различных сфер жизнедеятельности человека от религиозного и церковного контроля несла с собой два принципиальных мотива: во-первых, рационализацию мировосприятия, подчинение идеи универсума разумному и адекватному для человеческого сознания началу, и, во-вторых, гуманистическое возвеличение индивида, противопоставление его Богу. Логическим завершением обмирщения западного христианства явилось замещение идеи “обожения” человека как существа слабого, греховного и тотально зависящего от воли своего Творца, на идею “обожествления” личности как потенциально равной Богу. Но протестантские движения Европы, порожденные секуляризацией католичества, по своей внутренней природе не были ориентированы на эсхатологическое переживание десакрализации мира.

В отличие от западного христианства обмирщение православия напрямую связано с милленаристскими ожиданиями, органически присущими религиозному сознанию восточного христианства. Идея Москвы как Третьего Рима неизменно фигурировала в аргументации защитников традиционного обряда. Не случайно исходной точкой непримиримой борьбы за чистоту веры для старообрядчества явилось убеждение, что русское православие в единственном числе обладает атрибутом совершенства. Непогрешимость веры, в глазах сторонников старины, была доказана самой историей. Реформы же Никона ставили под сомнение право на существование русского государства, как национального образования, где торжествует вся полнота христианского вселенского сознания. Если уходит в историю Третий Рим, то не только не будет четвертого, но и завершится сама история. Точнее говоря, история перестает быть священной и благодатной для христианина.

Самым сильным аргументом в руках староверия явилось убеждение, что Первый и Второй Рим пали именно из-за измены православию. Еще свежи были в памяти недавние события, связанные с завоеванием турками в XY столетии Константинополя. Этот факт напрямую связывался с Божьей карой за Флорентийскую унию, заключенную Византией за несколько лет до трагического излома в своей истории. Но столь же печальная участь может постигнуть и Москву - главный центр русского православия - если она смирится с теми секулярными реформами, которые ведут народ к гибели духовной и исторической. Поэтому вопиющее противоречие между консерватизмом православия и его фактическим отступлением от православия в ходе обрядовой реформы воспринималось в среде сторонников старины как угроза разорения церковного устройства, а также как отказ от священной и проверенной временем традиции и начало обмирщения национального религиозного сознания.

Необходимо признать, что реформирование церковно-канонического устройства, начатое при Алексее Михайловиче и окончательно завершенное при Петре I, объективно способствовало обмирщению православия. Вследствие вмешательства власти в жизнь церкви, и в ней, и в самом обществе происходит размывание христианских идеалов. В частности, ожидание и вера во второе пришествие Христа оказываются подменными прагматическими интересами повседневного бытия. Духовные ценности в лучшем случае замещаются обмирщенной светской моралью, в худшем - ни чем не прикрытым социальным эгоизмом. Но и положение церкви в обществе также претерпевает кардинальные изменения, поскольку подчинение его государственным институтам низвело, в итоге, церковнослужителей до уровня светского чиновника в этатизированном ведомстве.

Схожие идеи по отношению к социально-политическим и церковным преобразованиям, вызвавшим раскол в русском обществе, высказывали В.С. Соловьев, Н.А. Бердяев, П.А. Флоренский, Г.В. Флоровский. Так, например, В.С. Соловьев утверждал, что Россия, вступив на путь имперских устремлений, начала бездумно растрачивать свой духовный и нравственный потенциал. Политическая амбициозность и слепое заимствование западных культурных образцов привели не только к переменам в государственном и общественном бытии, но и подорвали эсхатологические чувствования в русской культуре, являющиеся неотъемлемой частью христианской веры.

Собственно раскол обнаружил двойственное отношение к секулярным процессам: с одной стороны он способствовал разворачиванию острейшей дискуссии вокруг обряда, организации церковной службы, вообще благочиния в жизни религиозной общины, а с другой, раскол демонстрирует пример непримиримого отношения к вопросу о трансцендентном предназначении русского государства. Но если говорить в целом, то в обмирщении русского традиционного уклада жизни раскол видит угрозу православию. Потому что попытки перестроить сущностное восприятие святости бытия могут нарушить чистоту веры. Уступки здесь невозможны, ибо мотив сохранения преданности религиозному идеалу имеет под собой онтологическое основание - веру в абсолютность сакрального начала сущего.

Самосознание старообрядчества в расколе увидело угрозу онтологического нигилизма, способного уничтожить чистоту веры. Иррациональное переживание утраты трансцендентного начала бытия стало центральным мотивом мировосприятия последователей Аввакума. Элиминация религиозного идеала есть проблема мистической предопределенности исторического процесса и, следовательно, тесно связана с ожиданием пришествия антихриста. Религиозное сознание по своей внутренней интенции не способно к толерантному переживанию иной истины, кроме собственных сакральных интуиций Бога. Сомнение в собственной вере здесь воспринимается как угроза существованию святости в бытии. Отсюда происходит общее для всего староверия убеждение, что православие может прекратиться, если не противопоставит врагу Бога силу собственной веры. Сила этой веры в русском народе изначально питалась идей о мессианской богоизбранности Московского царства. Защитники старой веры смотрели на себя как на последний оплот истинного православия на земле. В этом скрываются корни неприятия ими всех официальных церковных реформ.

Феномен интолерантного отношения старообрядчества к русскому государству и официальной церкви правильно может быть истолкован в рамках эсхатологического учения о “конце времен” в христианстве. Хилиастические предчувствия вообще были одной из ярких черт староверия. Соглашательство, компромиссы с властью здесь воспринимаются как сильнейшая угроза сакральному содержанию национально - государственной идеи. Потому что вне апокалиптического отождествления Москвы с Третьим Римом не может быть никакого другого Рима, вне Святой Руси нет никакой другой Руси.

Раскол можно охарактеризовать как социально-политический протест против секуляризации православия. У него было не много шансов на историческое воплощение в качестве гармонии православной веры и секуляризированного государства. Однако этот протест никогда не смог бы смириться с обмирщением русского общества и полной элиминацией идеала Святой Руси. “В огонь дерзают, а благоверие не предают”, - говорил Аввакум. Неприятие малейших уступок обезбоженному миру по своей природе является глубоко сакральным, и, следовательно, как иррациональное мировосприятие оно не нуждается в разумном обосновании. Для старообрядчества непримиримость в вопросах веры оказывалась равноценной собственному духовному спасению.

Встав на пути секуляризации православия, староверие обнаруживает в своей интолерантности по отношению к обмирщенному миру, небывалый прецедент для русской истории: сакральное переживание святости своей веры имеет историческую аналогию разве что только в Древнем Израиле. Признание этого факта можно обнаружить не только в апологетической литературе и у таких признанных авторитетов староверческой мысли как П.И. Мельников, И.А. Кириллов, но также и у столь разноплановых исследователей русской культуры, русской религиозной традиции как Г.В. Флоровский, А.В. Карташев, В.В. Розанов, П.А.Флоренский и ряда других. Тем он и более ценен, поскольку именно вера может быть признана в качестве высшей формы свободного волеизъявления человека. А по словам апостола Павла: “все, что не по вере, есть грех” (Римлянам: 14-23). И противопоставив обезбоживанию мира крепость собственной веры, старообрядчество, безусловно, явило миру пример противодействия разрушительным для России процессам секуляризации общества.

ЛИТЕРАТУРА

  1. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. - М. Политиздат, 1995 - 224 с.
  2. Голубинский Е.Е. К нашей полемике со старообрядцами. - Спб., 1905.
  3. Исупов К.Г. Русский антихрист: сбывающаяся антиутопия // Антихрист: Антология. - М., 1995. - С.5-34.
  4. Кирилов И.А. Правда старой веры. - М.: Типография т-ва Рябушинских, 1916. - 546 с.
  5. Сенатов В.Г. Философия истории старообрядчества. - М.: Типография т-ва Рябушинских, 1912. - 149 с.
  6. Розанов В.В. Психология русского раскола // Розанов В.В. Религия. Философия. Культура. - М.: Республика, 1992. - С.33-60.
  7. Флоренский П.А. Православие// Флоренский П.А. Соч. в 4-х т.Т.1. - М.: Мысль, 1994. -С.638-662.
  8. Флоровский Г.В. Пути русского богословия. - Вильнюс, 1991 - С.56-81.