Образы гражданского общества и правового государства, настойчиво внедряемые в последнее десятилетие в массовое сознание, стали неотъемлемой составной частью современного политического лексикона. Однако активные усилия в этом направлении новой политической элиты и высвобожденных из-под тотального контроля со стороны коммунистической идеологии масс-медиа так и не сформировали в обществе устойчивых стандартов в оценке исторического перехода к новым мировоззренческим реалиям.

Более того, социально-экономические реформы привели к обострению в обществе давнего конфликта между сторонниками западных норм социального устройства и их противниками, традиционно ориентированными на национальные приоритеты в ценностной структуре общественного бытия. Причем данный конфликт сам является отражением гораздо более масштабного столкновения между различными типами ценностных иерархий, сложившихся в российской и западной цивилизациях. Иначе говоря, в основе конфликта лежат проблемы культурной самоидентификации России и выработки с ее стороны моделей противостояния политической, экономической и аксиологической экспансии Запада.

Сейчас эта проблема весьма отчетливо начинает проявляться именно в области ценностных ориентаций российского общества. Традиционные взгляды немалой его части на вопросы чести, долга, достоинства, и свободы человека вступили в противоречие с активно пропагандируемой идеологией прагматизма. Являясь объективным следствием ценностных установок на индивидуальный успех и материальное благополучие, как наглядной формы его опредмечивания, прагматизм резко контрастирует с коллективистскими нормами нравственности и соответствующими представлениями о социальной справедливости. В этом смысле, переживаемый кризис ценностных устоев общества свидетельствует о серьезных нравственных противоречиях, возникших между прагматичной этикой личностного интереса и моральными инвариантами исторически сложившихся традиций и нравственных норм.

Поэтому, на категориальном уровне этот конфликт может быть обозначен как столкновение этики индивидуализма и традиционных коллективистских норм человеческого общежития.

Особую остроту конфликт приобрел вследствие мировоззренческой размытости современного российского общества. Семь десятилетий практики сакрализации в отношении коммунистической идеи оставили неизгладимый след в духовном самосознании народа. Официально провозглашавшийся атеизм служил здесь своеобразным прикрытием в решении проблем исключительно идеологического порядка. Смена политических ориентиров, однако, не привела к уничтожению идеологических клише. И сейчас факт исповедания квазимаркистских стереотипов не может вызывать большого удивления. Даже если сами носители этих стереотипов в массе своей далеки от склонности отождествлять собственные убеждения с марксистской традицией. Ведь парарелигиозные идеалы коммунизма определяли мировосприятие нескольких поколений людей.

Не случайно, что в дихотомию “базис-надстройка”, известную каждому советскому человеку, легко вписались новые социально-экономические представления. В обществе широкое распространение получил лозунг о главенстве рынка и рыночных отношений над прочими ценностями. Причем, идея рынка стала восприниматься сакрально, как универсальное и абсолютно надежное средство в решении социальных проблем. Это подтверждается и социологическими исследованиями, которые еще в конце 80-х годов зафиксировали рост религиозной энтропии параллельно росту “рыночных” настроений. Проснувшийся интерес к традиционным религиям, и в первую очередь к православию, оказался внешним, не затрагивающим духовных основ общественной жизни. Как следствие, нравственные ценности подавляющего большинства сторонников прозападной ориентации реформ не имеют прочных связей с традиционными для России нормами христианской морали. Провозглашенное же возрождение роли религий в общественном бытии на деле оказалось идеологическим ходом новой политической элиты. В результате, конфликт между этикой индивидуализма и коллективистскими ценностями приобрел религиозный оттенок. В ближайшее время это противоречие будет усиливаться, поскольку наиболее “продвинутая” в сторону западных ценностных ориентаций часть общества в малой степени связывает свое будущее с христианскими традициями общежития.

Однако, вера в рынок, как универсальное средство разрешения социально-экономических проблем, напоминает обратную сторону медали карикатурно изображаемого капитализма в учебниках по марксизму-ленинизму. Во имя этой веры с большевистской прямотой оправдываются нарушения не только нравственных христианских требований, но и правовых норм, называемых одним из выдающихся достижений западной цивилизации. При этом игнорируется сама история формирования западных ценностей. Это грозит России дальнейшим осложнением системных противоречий в экономической и социальной сферах.

Какие же ценностные основания определяют европейскую, а шире - западную культуру? Здесь важно отметить, что общецивилизационное движение европейского самосознания отражает историю жесткого противоборства либерально-демократических и этакратических ценностей. В Новое время это движение привело к созданию уникального аксиологического симбиоза. Наиболее полно он известен под термином “гражданское общество”. В рамках этого образования была создана система правовых и этических приоритетов, которая позволила разрешить основные противоречия на уровне взаимодействия личности и социума. Смыслообразующим стержнем в таком гражданском обществе выступает идея компромисса между индивидуальным и социальным интересом.

В системе поведенческих координат индивида подобная форма функционирования общественной и приватной нравственности на первый план выводит задачу воспитания гражданской ответственности личности. В условиях элиминации внеэкономического принуждения человек в достижении собственного частного интереса должен учитывать как интересы отдельного индивида, так и интересы всего общества. Взамен и само общество берется защищать и отстаивать частные интересы, в том числе и правовым путем. В результате формируется политическая система, направленная на строжайшее соблюдение фундаментального принципа правовой демократии - свободы личности.

Такое общество, по Гегелю, является переходной ступенью между институтами семьи и государства. В отличие от родового, общинного или сословного объединения гражданское общество возникает в недрах индустриально-урбанистической цивилизации. Главной константой его экономической и политической деятельности становится сфера частных отношений и интересов людей как независимых производителей и потребителей. Соответствующим образом изменяется и структура нравственных ценностей, поскольку первенство в социальной и нравственной апологии человеческого существования отдается материальному благополучию. Жизненный успех фетишизируется и в шкале аксиологических приоритетов общества начинает отождествляться с внешним, предметным бытием человека, а не с его нравственным и духовным совершенствованием.

Идеологическим основанием для появления в условиях рыночной экономики новых этических норм, как известно, выступает протестантизм в его различных вариантах. Именно здесь получает оправдание такая модель взаимодействия на уровне “личность - социум”, когда политический и моральный выбор человека объявляется самодостаточным. Начиная с М.Лютера проблема свободы воли рассматривается в контексте концепции автономии совести. В ее русле для получения моральной санкции на тот или иной поступок человеку больше не требуется посредник в лице государства или церкви. Для субъекта экономической и политической деятельности в новоевропейское время достаточным становится соблюдение светских законов. В том числе и демонстрации гражданской лояльности к правовым ограничениям рыночной стихии.

На уровне общественного сознания движение протестантизма объективно служит элиминации религиозных оснований морали. Нравственные нормы теряют предикат абсолютности и со временем замещаются секуляризированными стандартами протестантской этики. Аутентичные христианские принципы совместного бытия верующих в церкви сменяет индивидуальная вера в личного Бога. Традиции коллективного существования людей, берущие свое начало с апостольских экклесий, уступают в ценностной структуре общества первенствующее место этике индивидуального успеха. Соответствующим образом меняются и нравственные требования к социальному статусу человека.

Секуляризованная мораль, либерально толкующая основные представления о благе, свободе, счастье и даже приличиях в поведении человека, также лишилась и абсолютности критерия различения нравственно-допустимого и аморального. Религиозные основания моральных норм вытесняются светской этикой. Со временем безусловный авторитет церкви в вопросах нравственных оценок человеческого поведения сменяет секуляризованное общественное мнение, опирающееся на правовую систему государственной власти и средства массовой информации.

Окончательное оформление на Западе новых этических постулатов происходит в эпоху индустриальных революций девятнадцатого столетия. Теоретической базой для закрепления произошедших перемен в экономической и политической сферах общественной жизни выступают доктрина гражданского общества и принципы правового государства. Нравственно оправданным становится превалирование интересов частного лица над интересами социума. При этом складывающийся примат личного над социальным, находит свое выражение в этико-правовой концепции “прав человека”. В ней моральное санкционирование и получает индивидуализм как этико-социальная ценность. Единственным ограничением такого индивидуализма теперь является только правовая и нравственная ответственность гражданина, эмансипированного от церковного или сословного контроля. Между человеком, как субъектом частного интереса, и, государством, воплощающим интерес социальный, формируется модель партнерства, в которой каждая из сторон несет свою долю прав и обязанностей.

Историческое движение России значительно отличается от западного цивилизационного строительства. В первую очередь это касается масштабной перестройки ценностных ориентаций, связанной с движением протестантизма. В судьбе России не случилось событий одно-порядковых европейской реформации, что не могло не отразиться на культурном самосознании народа. Этика индивидуализма не смогла занять здесь того места, которое она занимает на Западе. Не случайно две попытки “острой европеизации”, по определению Л.П.Карсавина, не достигли в России желаемого эффекта. Ни прозападные преобразования Петра Великого, ни эксперименты в духе западного социального позитивизма большевиков не привели страну к единым с Европой ценностным стандартам. Переживаемый ныне третий вариант “цивилизации” России по западным меркам также наталкивается на серьезные трудности. Не в последнею очередь неудачи нынешних реформ связаны с тем, что искусственно экстраполируемая этика индивидуализма не подкрепляется исторически сложившимися традициями.

Говоря другими словами, в российском общественном самосознании отсутствуют те ценностные стереотипы, на которых основывается западная цивилизация. Нормы коллективистской культуры, взращенные на православии, в таких условиях воспринимаются большей частью населения как едва ли не последний форпост на путях защиты национальной самобытности.

Онтологический нигилизм, понимаемый как отказ от признания существования абсолютного бытия вне и независимо от человека, не смог так глубоко как на Западе проникнуть в духовную жизнь России. Здесь не было того отказа от трансцендентного, который стал для западного человека точкой отсчета в конструировании новой бытийной реальности, когда единственным ее смыслом признается ориентированность индивидуума на свои собственные силы. Соответствующим образом и ценностный императив коллективистско-православной культуры в России всегда был чужд идеалам прагматизма.

На Западе вместо религиозного и нравственного канона, указывающего, во что верить человеку, устанавливается закон - право, которое достаточно соблюдать, но не обязательно разделять. Как следствие, после М.Лютера, понятие долга (как Долга перед Богом и людьми) трансформируется в материальное понятие - долговое обязательство, вексель, по которому достаточно просто заплатить.

Для трансцендентных оснований существования человека в мире, в предельном смысле - для Бога, в европейской культуре уже почти нет места. Подлинным существованием для западного человека, поэтому, может быть только существование субъективное. Его деятельность направляется в нововыстроенных онтологических условиях на удовлетворение корыстных интересов, связанных в первую очередь с материальным благополучием.

В противостоянии подобному ходу историко-культурного движения скрываются эмоционально-личностные причины для возникновения движения протестантизма. Однако уже сам его родоначальник - М.Лютер - в конце своей жизни с горечью вынужден был констатировать, что поставленная им задача реабилитации трансцендентного оказалась не решенной. Более того, идеология протестантизма высвободила разрушительную энергию потребительства и духовного нигилизма.

Впрочем, другую задачу - удовлетворение потребностей тела в противовес духу - западный мир решил вполне успешно. Он вновь продемонстрировал свои способности к мобилизации внутренних ресурсов. Идея правового государства вкупе с концепцией прав человека выступают здесь своеобразным противовесом для ни чем не ограниченного энтропийного стремления к успеху и материальному благополучию. Этика индивидуализма, таким образом, сублимирует в себе ценностные установки, выработанные западной культурой в ходе ее исторического движения.

В отношении к западной цивилизации в российской культуре исторически присутствует две тенденции: западническая и национальная. Как двуликий Янус, по определения А.И.Герцена они отражают взаимную утопичность пропагандируемых подходов.

Реформаторская деятельность Петра привела в России к появлению нового культурного слоя - интеллигенции. Имея западное воспитание и исповедуя заимствованные в западной культуре ценности, она осталась чужда национальному самосознанию. Конфликт между новомодными образцами западной культуры и традициями народной жизни стал неизбежен. Первой исторической формой его разрешения было столкновение западников и славянофилов. Основной темой этого конфликта явился вопрос об определении цивилизационного призвания русской культуры. Поиск смысла существования России во всемирной истории и в дальнейшем был центральным моментом в понимании ее культурной самобытности.

Узкие рамки национализма попытался смягчить В.С.Соловьев, сточки зрения которого историческое призвание России состоит в осуществлении Божьего замысла соединения Востока и Запада.

Конфликт в российском культурном самосознании между этикой индивидуализма и коллективистскими традициями имеет исторический и системный характер. Его этиология показывает, что разрешение возникшего противоречия возможно при создании нравственных основ для последующего цивилизационного развития России. Любая система ценностей формируется в конкретных исторических условиях. Попытки ее реформирования окажутся безуспешными, если будут идти в разрез с традиционными нормами организации жизни народа. Возможно, у России сейчас еще остается шанс для снятия своего застаревшего противоречия. Но при любых вариациях успех в этом направлении может быть достигнут только на основе примирения прагматических идеалов реформаторов-рыночников и традиционных ценностных ориентаций общества.

Однако идея примирения должна действительно вести к установлению в обществе согласия и мира, а не к дальнейшей смуте. Как писал, незадолго до своей смерти на чужбине русский философ и правовед П.И.Новгородцев, размышляя о путях возрождения России: “Согласие и примирение - есть восстановление святынь”. Без восстановления национальных традиций российского общежития, опирающихся на православную этику, на общинный, коллективистский тип ценностей настоящее примирения вряд ли может состояться.